Рождественский пёс - Страница 11

Тем самым он вычеркнул из своих ночных кошмаров дальнейшие вариации на эту тему и сосредоточился на существенном. В данном случае — на организованном бегстве от Рождества, самого тяжкого испытания для латентно любящего мужчины, которому противопоказаны поцелуи.

В день святого Николая было пасмурно. Макс не пошел ни в одну из своих трех контор. Он остался дома и накачал из Интернета восемьдесят страниц информации о Мальдивах. Время от времени он высокомерно поглядывал на Курта, лежавшего под креслом и апатично наблюдавшего за хозяином. А иногда подкреплял свои взгляды словами:

— Вот я уеду, а ты останешься здесь!

Курт отвечал ему презрительным равнодушием.

Седьмое декабря

День начался с одного положительного момента и целого букета отрицательных. Положительный заключался в том, что это была пятница, а по пятницам Катрин не работала. Два года назад она была на грани увольнения. Она сказала:

— Господин доктор Харлих, я работаю окулистом в режиме full time, а жалованье получаю как ассистент во время испытательного срока, и это меня не очень устраивает.

— Моя прекрасная юная фройляйн, — ответил доктор возмущенно. — «В режиме full time» — ужасное выражение. Я не желаю слышать у себя в клинике ваши новомодные американизмы.

На этом разговор для него, похоже, был закончен. Но не для Катрин. Она повторила свою фразу, заменив слова «в режиме full time» на «с полной нагрузкой и даже сверхурочно». Доктор помрачнел и сказал:

— Мне кажется, вы переутомились. С сегодняшнего дня можете не работать по пятницам. Возьмите себе пятницу, а мне оставьте деньги! — Он снял свои толстые очки, потер слезящиеся, почти слепые глаза, меланхолично пососал дужку очков и дрогнувшим голосом произнес в качестве послесловия: — Вы молоды и красивы, фройляйн. Так пользуйтесь своей свободой. А я уже старик, и деньги — это единственная радость, которая мне осталась в жизни.

Катрин чуть не попросила понизить ей жалованье.

Так что пятница, как всегда, была свободна. Но зато в город прибыли вестники — то есть отроги — холодного антициклона. Что такое холодный антициклон, понятно всем. А вестники — это своего рода передовой отряд, который разведывает местность и докладывает антициклону: «Роскошная местность. Есть где развернуться. Можете смело подтягивать главные силы. Не забудьте град!» После чего такой антициклон занимает города и села и на несколько недель прочно закрепляется на своих позициях. Катрин нравился австрийский климат, мрачные силуэты домов и людей и серые тона, в которые их погружает зима. Ей нравилась предрождественская пора.

Но в эту пятницу Катрин ни за что не покинула бы квартиру (то есть кровать и Интернет) и не столкнулась бы лицом к лицу с вестниками холодного антициклона, если бы не суровая необходимость: ее позвали в гости родители. А приглашение родителей не оставляло выбора — его надо было принимать. Один-единственный отказ принять приглашение родителей поставил бы под сомнение всю их двадцатидевятилетнюю воспитательную работу. Супруги Шульмайстер-Хофмайстер уже не смогли бы ответить на вопрос, для чего они живут (для Катрин). Их экзистенциальный вакуум по своим масштабам превзошел бы экзистенциальный вакуум, который разверзся бы вокруг окулиста доктора Харлиха, если бы тот согласился повысить Катрин жалованье.

Приглашение родителей отравляло все настроение уже одним только ожиданием связанных с ним мрачных мыслей и переживаний. Оно означало совокупность семи резко отрицательных моментов, следующих один за другим в порядке нарастания негатива (причем убойная сила каждого момента была равна минус десяти градусам по Цельсию в эпицентре холодного антициклона). Во-первых, родители собирались говорить с ней о Рождестве. Во-вторых, они собирались говорить с ней о сочельнике, совпадавшем с днем ее рождения. В-третьих, они собирались говорить с ней о сочельнике, совпадавшем не просто с днем ее рождения, а с ее тридцатым по счету днем рождения. В-четвертых (мать): «Золотце, мы хотим устроить тебе в сочельник такой день рождения, который ты никогда не забудешь. Любое твое желание будет выполнено. Об этом мы и хотели с тобой поговорить». В-пятых (отец): «Заяц, в этот раз мы будем готовиться к Рождеству со стратегическим размахом. Праздновать так праздновать! Надо все как следует обсудить». В-шестых (мать): «Золотце, ты уже не ребенок, тебе исполняется тридцать лет. Это особая дата. В этом возрасте надо уже потихоньку задумываться о будущем. Об этом мы и хотели с тобой поговорить». В-седьмых (отец): «Заяц, мама переживает за тебя. Ты же знаешь, как она тебя любит. Она хочет, чтобы ты была счастлива. Надо наконец серьезно поговорить об этом…»

Этому родительскому экстракту предрождественских депрессивных тем, якобы подлежащих обсуждению, противостоял один-единственный просвет — ответ Катрин на вопрос (в-восьмых): «Золотце, чего тебе хочется?» «Покоя и свободы от родительской любви», — вот чего ей хотелось, но как им это объяснить?

— Мама, папа, я должна вам кое-что сказать… — начала Катрин через час, после супа с манными клецками, седла косули с крокетами из дичи, но без брусники (она слегка заплесневела) и тридцати свежих фотографий семьи тетушки Хелли.

Тетушка Хелли была самой счастливой тетушкой в мире, потому что все три ее дочери имели мужество не только выглядеть так, как они выглядели, но еще и регулярно фотографироваться. Кроме того, все они были моложе Катрин, но уже замужем — за мужчинами, которые ничуть не уступали им по мужеству и разделяли их героическую готовность выглядеть так, как они выглядели, и при этом регулярно фотографироваться. «Их мужья, пожалуй, даже еще смелее, чем они», — подумала Катрин, рассматривая фотографии.