Рождественский пёс - Страница 41

— Может, проблема в другом? Может, вы просто не хотите открывать ей банки? — спросила она.

— Это верно, — признался Макс. — Я предпочел бы, чтобы она открывала их сама. Но она по собственной воле не может открыть не только банку, но даже рот или глаза.

Разговор плавно перешел от человеческой аллергии к собачьей психологии. В целях обеспечения алиби Макс попросил порекомендовать ему какую-нибудь мазь. Поскольку мазь не помогла, он через несколько дней пришел опять. Процесс повторился еще и еще раз, мази становились все бесполезней, визиты все регулярней, а диалоги все продолжительней и доверительней (с медицинской точки зрения). Место встреч переместилось из аптеки в соседнее кафе, а оттуда в одну из двух квартир. Время общения все больше сдвигалось в сторону вечерних и ночных часов.

При свете свечей Паула окончательно мутировала в сестру Виннету. Ее глаза сверкали по-индейски, ее руки и ноги были стройными, жилистыми и мускулистыми, ее от рождения золотисто-смуглая кожа пахла диким медом. (На самом деле так пахла смесь целебных трав от еще неизвестного вида воспаления суставов.) Единственный недостаток Паулы заключался в том, что у нее был не просто рот, а большой рот с широкими губами, которые все ближе подбирались к Максу и которых он уже потихоньку начинал опасаться. Слова, произносимые этими губами, носили строго доверительный целебно-педагогический характер. Паула внедряла эротику медикаментозным путем. Она нашептывала ему советы по борьбе со всевозможными заболеваниями, не оставляя без упоминания ни одну часть тела.

Макс страстно влюбился в нее без рецепта и побочных явлений. Его устраивало в ней все. Мешал только этот мощный рот. Паула заметила его ускользающий взгляд и уклончивые жесты и истолковала их как боязнь показаться неуклюжим и необузданным в выражении вожделения. Этот непривычный вид мужского сексуального интеллекта, это самообладание сделали Макса еще более привлекательным в ее глазах. Позже она призналась ему, что в свое время в известной ситуации легко отказалась бы от поцелуев, что его прикосновения были и без того достаточно возбуждающими и что ему просто надо было молча продолжать свое дело и все кончилось бы благополучно. Скорее всего, они бы поженились и нарожали маленьких шаманов и шаманок, которые страдали бы аллергией на консервные банки.

Вместо этого он резко оборвал последнюю подготовительную стадию (стадию взаимного замирания сердец) и объявил:

— Я должен тебе кое в чем признаться. Лучше будет, если я скажу это сразу, чтобы избавить тебя от неприятного сюрприза…

Уже одним только вступлением он разрушил внушительную часть своей ауры. Далее последовало само признание:

— Я не могу целоваться… Я не переношу поцелуи, мне становится плохо…

Этот мгновенный сеанс шоковой терапии в течение секунды довел температуру крови Паулы до точки замерзания. Не хватало только последнего штриха (который не заставил себя долго ждать) — одной из наглейших стандартных отговорок в истории любовных отношений между людьми.

— Но к тебе это не имеет никакого отношения!

Эти слова отбросили Паулу назад, на линию старта, к моменту первой встречи в аптеке, когда Макс имел в ее глазах не больше обаяния, чем предъявленный им рецепт.

— Никогда больше не говори женщине, к которой ты испытываешь влечение, что не можешь ее целовать, — посоветовала ему Паула через несколько месяцев, когда они уже стали друзьями.

С тех пор он слышал этот совет при каждой их встрече, а иногда и в промежутках между ними, по телефону. Его ответ каждый раз выглядел приблизительно так:

— О’кей, в следующий раз все свое обаяние я постараюсь вложить в слова: «Дорогая, как с тобой было хорошо! Вот тебе телефон лучшей в городе прачечной-химчистки».

В то воскресное утро у Паулы, за третьей чашкой чая из двадцати шести трав — максимально благоприятствующего работе желудка во время обсуждения темы «поцелуи», — они еще раз, шаг за шагом проанализировали исходную ситуацию перед предстоящей встречей с Катрин и возможные сценарии дальнейшего развития событий. Говорила преимущественно Паула; Макс лишь изредка прерывал ее неотложными вопросами. У него было ощущение, что разговоры о чужих любовных делах оказывали на нее благотворное действие. (Ее собственные отношения с Сами определялись оценкой «безукоризненно отлаженные раз и навсегда».) И вот Паула наконец опять нашла широкое поле применения для своего ярко выраженного синдрома принудительной помощи.

Ниже приводим предписанные ею в связи с Катрин лечебно-профилактические меры, способы применения препаратов и дозировку:

1. Ни в коем случае ничего не говорить о приступах тошноты во время поцелуев.

2. Воздержаться от поцелуев, чтобы подольше сохранить статус-кво. Реплика Макса: «Да, но я уже и так просрочил первый поцелуй!» Мнение Паулы:

3. Значит, необходимо дать ей понять, что поцелуй имеет для него особое значение и потому он старается оттянуть заветный момент. Ибо: «Настоящие женщины умеют это ценить, ты только наберешь лишние очки и разожжешь ее страсть», — поучала Паула. Вопрос Макса: «А все остальное я могу делать?» Мнение Паулы:

4. Просто обязан. Брать ее руку, держать, греть в ладонях, поглаживать, пожимать, потирать. Ласково трогать за локоть. Изредка — мимолетный поцелуй в нос. Нежно провести по щеке, по волосам, на секунду взять за плечи.

5. Максимально допустимые вольности: коснуться ногой ее ноги. Нежно взять за колено. Беглое прикосновение к бедру. Условно обозначенное объятие. Прикосновение к затылку. Прощаясь, взять ее лицо в ладони и/или на секунду крепко обнять и прижать ее к груди. В самом конце встречи — короткий, проникновенный поцелуй в губы полуоткрытыми губами. «Сможешь?» — спросила Паула. «Думаю, что смогу», — храбро ответил Макс и запил свой ответ глотком чая.